Вечером задержали еще троих рабочих.
В ночь с 3 на 4 ноября исправник Зыков трижды посылал телеграммы тверскому губернатору, и каждый раз все тревожнее. Он просил командировать хотя бы несколько урядников. Местный урядник Тверецкий, вызванный нарочным из дальней деревни, появился на фабрике только к утру 4 ноября, в самый разгар событий.
Это утро было особенно беспокойно. Еще на рассвете исправник отправил в Корчеву на разных подводах и по разным дорогам арестованных Чарцева и Королева. Он боялся, что рабочие могут освободить их, и послал арестованных под охраной фабричных приказчиков.
Едва справились с этим хлопотным делом, как прибежал запыхавшийся урядник Тверецкий.
- В слободе снова собираются мастеровые. Говорят, что пойдут громить фабрику.
Исправник приказал Тверецкому взять двух полицейских и идти к фабричным воротам.
-Уговорите разойтись. Скажите, что я специально приехал разобрать их жалобы.
Урядник вскочил на оседланного коня, стоявшего возле, и галопом помчался к фабрике.
Исправник схватился за перо.
«Тверь губернатору... — писал он на телеграфном бланке, — собираются артели рабочих толки идут шумные хорошо бы человек пятьдесят драгун».
- На телеграф! Немедленно! — приказал он сторожу, а сам вышел на улицу.
- Стойте! — кричал меж тем Тверецкий, увидев толпу рабочих человек в триста.
Он повторил слова исправника, но они не произвели ни малейшего впечатления. Раздались крики:
-Проезжай дальше!
- Мы твоего начальства не признаем. Заворачивай, а то из седла полетишь.
Кто-то схватил лошадь урядника под уздцы; кто-то повернул ее назад; кто-то дал ей пинка; и Тверецкий поскакал обратно.
Из ворот дома Чернышева навстречу вышел П. И. Ануфриев, доверенный «Товарищества Кузнецовых», только что приехавший из Москвы. Снова урядник вместе с доверенным вернулся к рабочим. Ануфриев стал уговаривать рабочих разойтись, но его тоже не слушали. Глухо шумевшая толпа медленно и грозно двигалась к дому управляющего. На улицу вышел исправник Зыков, высокий, здоровенный. Но и его появление не остановило рабочих.
Рябов, по-прежнему одетый в красную рубаху, резко спросил исправника:
- Где заперты наши товарищи?
- Слушайте меня, — подняв руку, громко сказал исправник. — Вы нарушаете закон, требуя освобождения арестованных.
Его прервали криками:
- Не хотим знать твоего закона.
Исправник пригрозил:
- Не разойдетесь — употреблю оружие.
Но и эта угроза не испугала рабочих. Они наступали, теснили исправника, и он пятился шаг за шагом.
Крикнул Рябов:
- Что с ним толковать?! Ломай «клоповник» и выпускай всех арестованных!
Исправник торопливо сообщил:
- Двоих я отправил в Корчеву, в больницу. Им нужна медицинская помощь.
- Избили, дьяволы!- зло крикнули из толпы и в упор задали вопрос: — А трое где?
Исправник не смел больше грозить рабочим. Он примирительно сказал:
- Я их допрошу и, так как они не совершили преступления, выпущу.
И ушел в контору сочинять новую телеграмму тверскому губернатору, которую через несколько минут с нарочным отправил на станцию Завидово: «Собрались до трехсот человек пошли прямо освобождать арестованных…Масса стоит у конторы сильно возмущены увещания не слушают. Подметили бессилие. Говорунов много, арестовать нельзя. Следует прислать солдат для успокоения».
Со всех сторон слышались негодующие крики. Все знали, что троих задержали только за то, что они поздно вечером шли по фабричному двору. Несколько рабочих отыскали сторожа Смолкина, у которого обычно хранились ключи от «клоповника», и внушительно потребовали:
-Выпускай!
Испуганный Смолкин не посмел перечить и выпустил арестованных. Исправник надеялся на помощь губернатора. Поэтому он старался хотя бы временно успокоить рабочих, уговаривая выбрать лиц, которые бы «объяснили общие неудовольствия». Ему, наконец, удалось добиться этого. Тут же рабочие выбрали своих уполномоченных, и все они по приглашению Ануфриева и Зыкова направились в контору. Идя впереди, исправник шепнул доверенному хозяина:
- Важно выиграть время, пока не съедутся хотя бы урядники. А пока на холоде и азарт остынет,
В конторе pазделили выбранных по профессиям. Исправник слушал представителей каждой профессии, обстоятельно расспрашивал и записывал претензии. Иногда он взглядывал на часы. Около одиннадцати ему доложили, что прибыли урядники из Ильинского и других сел. Зыков послал телеграмму губернатору, что теперь он чувствует себя увереннее.
Часам к трем дня была составлена бумага, озаглавленная «Претензии рабочих». Все рабочие требовали сократить рабочий день и отменить штрафы, а за прошлое время снять их и «отстранить насильное втирание харчу или товара». Смотрителей Стручкова и Ремизова и приемщика Куприянова настаивали убрать с фабрики. Отныне расценки должны вывешиваться в корпусах, всем рабочим следовало выдать расчетные книжки, записывать в них работу не позже чем через месяц, а выплату производить без опозданий каждые 6 недель. Точильщики считали справедливым, чтобы, как и прежде, посуду от них принимали в сыром виде, а не после обжига. Подавальщики дополнили требования тем, чтобы за прогул по вине хозяина рабочим платили.
Были еще и некоторые другие частные замечания по условиям труда и быта рабочих.
Доверенный хозяина Ануфриев, заявил, что все претензии, кроме сокращения рабочего дня и отмены штрафов, будут удовлетворены. Рабочие расходились из конторы довольные.
Исправник снова отправил телеграмму с Тверь, сообщая, что требования рабочих администрация вынуждена принять, Зыков тянул время и думал о том, как скоро губернатор прибудет с войсками.
А тверской губернатор А. Н. Сомов, потревоженный ночью телеграммами с фабрики и из Корчевы, утром вызвал к себе прокурора Тверского окружного суда и начальника губернского жандармского управления. Было решено добиться отправки войск для усмирения рабочих фаянсового завода и вслед за тем незамедлительно ехать в Кузнецово всем троим, прихватив еще и следователя по особо важным делам.
С военным командованием договорились быстро. Генерал Томановский сообщил, что в тот же день в 7 часов вечера специальным поездом на фабрику Кузнецова посылается батальон 8-го гренадерского Московского полка в составе 13 офицеров и 300 солдат.
Губернатор вместе с жандармским полковником, прокурором и следователем был уже на станции Завидово, ожидая, когда ему доставят сообщение об отправке войск из Твери. Ехать к рабочим без такой охраны губернские власти боялись.
Вечером на фабрике снова стали собираться рабочие: до них дошел слух, что завтра в поселок приедет губернатор, а с ним — войска.
— Надо держаться, — убеждали рабочих точильщики Федор Рябов и Иван Долбилин.— На нашей стороне правда.
Известие о войсках, обеспокоившее рабочих, приободрило фабричную администрацию и полицейских чинов. Управляющий Чернышев уже заготовил десять троек, чтобы чуть свет доставить усмирителей на фабрику. Исправник обдумал, как принять солдат, и в одном из донесений губернатору поведал об этом:
«Размещу по два в каждый шумевший дом слободы и Александрово — до двухсот пятидесяти человек, остальных—на фабрике».
Утром 5 ноября со станции Завидово стали прибывать солдаты. Их размещали так, как предложил исправник. - Когда фабрика, поселок Кузнецове и соседнее село Александрово были забиты солдатами, подкатил и губернатор Сомов со своим окружением. Он сразу же захотел показать свою решительность. Вызвав командира батальона, распорядился направить на фабрику военные патрули:
- Не допускать никаких сборищ!
Поговорив затем с доверенным Ануфриевым, губернатор предложил вызвать из Москвы Кузнецова, хозяина фабрики.
- С мастеровыми потолкую сам! — сообщил он.— Собрать их по отделам производства. А корпуса окружить войсками.
Под охраной штыков губернатор и Ануфриев стали вести себя смелее. Они уже не уговаривали, а чаще грозили и приказывали.
Точильщиков собралось в корпусе свыше двухсот человек. Губернатор сказал:
- Чем вы недовольны? Выкладывайте! Я велю все это записать. Вы же немедленно приступите к работе и выдайте зачинщиков.
Рабочие ответили, что они накануне уже изложили все претензии и у исправника все записано. Но, чтобы губернатору было ясно, они повторили и о штрафах, и о других беззакониях смотрителей и управляющего, о непорядках в харчевой лавке и многом другом. Про зачинщиков ответили, что их нет, а работу решили прекратить все и до тех пор, пока справедливые требования не будут выполнены.
Губернатор заявил, что те, кто не хочет слушать хозяина и его служащих, — смутьяны и стачечники и их надо судить и наказывать. Он призывал к повиновению, а относительно предъявленных рабочими требований ничего определенного не обещал. Точильщики, сначала слушавшие губернатора спокойно, стали кричать о своих обидах. Многие увидели, что губернатор гнет линию хозяина.
- Братцы, не поддавайся! — крикнул Трифон Королев, брат Дмитрия Королева, которого арестовали за два дня до того, избили и отправили в Корчевскую больницу. — Забыли, как с Дмитрием рассчитались?
Мы за справедливость! — крикнул губернатору Василий Краснов. — А ты, ваше превосходительство, за что?!
Местный житель, точильщик Алексей Платонов, обратился к рабочим:
— Все за одного, один за всех! Стоять на своем!
Губернатор слышал эти крики и видел, как возбужден народ. Он решил любой ценой сломить сопротивление и велел арестовать «наиболее беспокойных». Городовые, урядники и солдаты окружили Трифона Королева, Краснова и Платонова и взяли их под стражу. В тот же день губернатор написал письмо министру внутренних дел Дурново об этом случае и указал, что арест трех рабочих — это мера «для сих лиц по мнению моему признавалась бы недостаточною ввиду их буйного поведения вообще и подстрекательства рабочих к неповиновению, но я ограничился ею в силу необходимости, так как трое этих рабочих как главные обвиняемые нужны для расспросов судебными властями. В сущности, их следовало бы выслать административным порядком в отдаленные губернии — первого на два года, а второго и третьего — хотя бы на один год».
Министр разрешил держать этих рабочих в тюрьме до суда, что оказалось наказанием немалым, так как суд состоялся не скоро.
Едва кончилось бурное собрание точильщиков, как созвали рабочих других отделов. Пришло 150 подавальщиков, 60 живописцев, 25 печатников, а всего набралось свыше 400 человек. Они тоже жаловались на разные несправедливости.
И перед ними выступил губернатор, но говорил он уже мягче, чем с точильщиками:
- Вы должны были пожаловаться хозяину Матвею Сидоровичу Кузнецову или его доверенному господину Ануфриеву. Самовольно вам не изменить порядка, установленного на фабрике. Сейчас вы должны прекратить стачку, выдать зачинщиков и подговорщиков и немедленно выйти на работу. Если же посмеете упорствовать в своем заблуждении, будете наказаны, в особенности зачинщики.
Надежды рабочих рушились. Ведь Ануфриев обещал принять предъявленные требования и хоть немного улучшить положение. Что же теперь? На попятный идут? Значит, снова просить хозяина, как будто ему десятки раз не говорили об этом? И снова грозят!
Из задних рядов собравшихся рабочих раздались недовольные голоса. Там вместе с живописцами и подавальщиками стояли и точильщики.
- Не смеете наказывать! За что? За то, что несправедливости не терпим?
- Кровопийцы!
- Звери! Не люди вы!
Губернатор, услышав это, побагровел и шепнул наклонившемуся к нему исправнику Зыкову:
- Узнать, кто кричал.
Через несколько минут доложили:
- Замечены Иван Долбилин и бывший солдат Егор Гуразов.
- Арестовать! — крикнул губернатор, взбешенный тем, что рабочие упорно не хотят называть «зачинщиков».
Долбилина и Гуразова схватили и заперли в «клоповник».
Вечером 5 ноября на фабрику приехал вызванный губернатором из Москвы Матвей Сидорович Кузнецов, миллионер, владелец нескольких фарфоровых и фаянсовых предприятий в России, в том числе и той, где происходила стачка. В разговоре с губернатором этот хитрый, скупой и изворотливый делец принял вид простодушного человека:
— Скажи, пожалуйста! — удивлялся он. — Ведь я только первого числа отсюда уехал. Все шло чинно, благородно. Претензий никаких не заявляли!
Этому не поверил даже губернатор.
- Так-таки никто? — усмехнулся он.
Кузнецов тоже заулыбался:
- Отдельные просьбы и ходатайства, разумеется, были, Шепелеву докладывали, что вместо мяса продают мастеровым кости и еще обижались, что из штрафных денег я даю смотрителям наградные. Но это все зряшные жалоба. И приемку сырого товара я тоже ввести не могу.
